Видеть мир: Искусство видеть мир — Вопросы литературы

Искусство видеть мир — Вопросы литературы

А. Воронский, Избранные статьи о литературе. Составитель Г. А. Воронская, М., «Художественная литература», 1982, 527 с.

Со времени первого переиздания статей¹ А. Воронского прошло двадцать лет. В новой книге наследие критика представлено богаче и глубже: в нее вошли не только литературные портреты писателей, но и обзорные статьи о советской литературе, и статьи об искусстве, и главы из книги «Гоголь». Во вступительной статье А. Дементьев, один из первых исследователей творчества критика, считая, что для начала надо очистить поле – освободить оценки творчества Воронского от предвзятости, – пересматривает и уточняет многие представления о критике, в том числе и свои собственные. А. Дементьев прав: восстановление контекста идейных споров, уточнение фактов – все это необходимо и сегодня. И все-таки, читая новую книгу статей Воронского, нельзя не понять, что стремление жестко вписать его идеи в параметры групповой борьбы, намерение, восстанавливая контекст, воспроизвести ход литературно-критической полемики и только, ведет к забвению того факта, что истинно одаренный критик обладает своей философией искусства, умением видеть мир во взаимосвязи явлений общественного и эстетического сознания. Не случайно сам Воронский с неприязнью писал о «кружковщине, изнурительном и бесплодном направленстве» (стр. 334). Не случайно и то, что, формулируя своеобразие своей позиции, он видел ее в сосредоточенном внимании к проблеме «художественного познания жизни» (стр. 332), – задача, которую мы привычно соотносим только с работой писателя, забывая, что искусство видеть мир требуется и мыслящему критику-профессионалу. «Художник-общественник» – это была высшая похвала Воронского, которую он адресовал только писателям, в которых органически сливались гражданственное и художественное чувство. Но в этой формуле было отражено его творческое кредо, адресованное и самому себе. Поэтому наследие Воронского откроется в более полном объеме только в том случае, если мы увидим, как неразрывно были связаны в его истолковании действительность и искусство, общеэстетические проблемы и их гражданский смысл, анализ творчества писателя и идеи эпохи, взгляд на «природу вещей» (стр. 418), как любил говорить Воронский. Именно это определяло и то место в литературной полемике, которое он занимал в 20-е годы.

Воронский исходил из мысли В. И. Ленина о революции как о противоречивом переходном этапе в развитии общества. Сложность эпохи перехода, считал Воронский, побуждает к тому, чтобы «трезво, с полной дальновидностью и ясностью уметь определять удельный вес сознательного и бессознательного в общественной и индивидуальной жизни прошлого, настоящего и нового будущего» ².

Именно это положение стало основой основ критики и эстетики Воронского. Оно определило его взгляд на изображение человека, его споры о классическом наследии, его борьбу за метод нового искусства, в котором он видел синтез реализма и романтики, его полемику с техницизмом лефовцев и схематизмом рапповцев, его философское несогласие с творческими позициями Б. Пильняка и И. Бабеля, Евг. Замятина и Вс. Иванова, его поддержку писателей, в творчестве которых он видел интерес к органическим процессам преобразования психологии человека и общества.

Среди проблем эстетики в концепции Воронского особое место занял вопрос о том, какими путями рождаются формы искусства, как они связаны с действительностью, что является глубинным, специфическим импульсом их возникновения. В проблеме «искусство и действительность» был акцентирован гносеологический аспект: отношения искусства и действительности преимущественно исследовались со стороны отношения познающего к познаваемому. На первый план выдвинулась проблема социальной активности искусства. На взгляд Воронского, она выявляла себя прежде всего в активности процесса художественного осмысления действительности, предполагающего пересоздание действительности реальной в действительность эстетическую.

Этот вопрос Воронский считал решающим для судеб современного литературного развития. Решающим – и в то же время не решенным. «Октябрьская революция, – писал он, – выдвинула ряд, новых художников со свежим ощущением действительности, но и они по разным причинам до сих пор еще не разрешили вопроса об отношениях нового искусства к миру» (стр. 427). Именно поэтому Воронский обратился к анализу некоторых общеэстетических проблем, в частности к вопросу о творческом акте, творческом процессе, его слагаемых, его специфике. Они тоже не могут быть поняты вне общих философских установок Воронского – вне его понимания времени, вне полемики его с теми, кто пытался рационалистически и упрощенно толковать направление общественного развития. Эту общественную мотивировку нельзя сбрасывать со счетов даже тогда, когда речь идет, казалось бы, о самых тонких материях искусства.

Именно беспокойством Воронского по поводу упрощенного понимания социальной активности искусства и недооценки объективного смысла, существующего в самой природе художественного образа, была рождена его полемика с рапповцами и лефовцами. Она приобрела форму спора, растянувшегося на все десятилетие (см. статьи «О хлесткой фразе и классиках (К вопросу о наших литературных разногласиях)», «Об искусстве писателя», «Заметки о художественном творчестве», «Искусство видеть мир (О новом реализме)» и др. ). Это произошло оттого, что с самого начала эта проблема – взаимодействия классового субъективизма и объективной истины – менее всего носила характер отвлеченных дискуссий: она проецировалась на практические и методологические вопросы литературного движения. В числе важнейших из них были вопрос о классическом наследии и проблема отношения к писателям-попутчикам.

Объективность процессов познания не только не исключала, писал Воронский, но предполагала активность художественного познания. Исходя из того, что активность лежит в самом существе познания, критик боролся с нигилизмом лефовцев и рапповцев. Он снимал противопоставление познавательной и преобразующей функций искусства, широко бытующее в критике 20-х годов, как ложную дилемму, как отступление от марксистской теории отражения (см. статью «Искусство как познание жизни и современность»). Признавая огромную роль субъективного момента в процессе творчества, Воронский возражал против вульгарно-социологической интерпретации искусства, по которой выходит, что «раз художник своими произведениями служит определенному классу, а жизнь класса определяется его интересами, то в его вещах ничего кроме классовой голой заинтересованности, направленной против другого класса, нет и быть не может» (стр. 316). Эту точку зрения Воронский считал узкоутилитарным субъективизмом.

Эта общеметодологическая посылка определила и отношение Воронского к писателям-попутчикам. Критика отличало умение видеть в творчестве «художественную правду» (недаром это понятие стало для него одним из ключевых). Поэтому он возражал тем, кто, по его мнению, «грани между разными направлениями, отражающими разные социальные напластования… в нашем литературном споре иногда и не в меру заостряют» ³. Чем настойчивее утверждали рапповцы, что «попутчик не может не расслаиваться» ⁴, чем больше ожесточения вносили они в понимание хода литературного процесса («…Время не смягчает, а углубляет идеологическое различие» ⁵ между писателями, – писал Л. Авербах), тем настойчивее был Воронский в борьбе за единство советской литературы, всякую политику раскола считая противоречащей реальному развитию литературы: печальная судьба рапповской идеи – попутчик становится «союзником или врагом» – исторически подтвердила правоту Воронского.

Воронский исходил из возможности и необходимости органической перестройки человека (в том числе и писателя). Но полемизировавшие с ним рапповцы жестче представляли себе ход общественного процесса. Рапповцы не скрывали, что они – рационалисты, но не видели, что их рационализм перерастает в волюнтаризм. Между тем именно это вызывало тревогу Воронского. С рационализмом рапповцев ассоциировалось насилие – над действительностью, над человеческой психикой. Воронский увидел в этом отпечаток идеи Г. Плеханова о том, что революционным эпохам вообще свойствен налет рационализма, увидел – и оспорил, не принял этой идеи.

Воронский справедливо полагал, что принятие категории бессознательного разрушает поверхностно-рационалистический взгляд на человеческую психику. И вначале, в статье «Фрейдизм и искусство», он останавливался на той истине, что «за порогом нашего сознания лежит огромная сфера подсознательного», которая представляет собою активную силу, порой прорывающуюся «в наше сознательное «я», иногда в кривом, в искаженном, в обманном виде» (стр. 376). Это понимание Воронского отражало общий уровень советской психологии 20-х годов, акцентирующей в учении Фрейда мысль о динамическом взаимопроникновении различных «этажей» психики. Из этой исходной идеи Воронский сделал далеко идущие выводы. Он построил на ней свою концепцию искусства – теорию органического творчества, психологию творческого процесса; но в ходе полемики с лефовцами и рапповцами, которые, как он говорил, «все больше вещи «делают», «работают» над ними, а не творят, не создают их» (стр. 340), он многое и гипертрофировал. «Творчеству, как особому акту художественной деятельности, – писал Воронский, – объявлена даже самая беспощадная война» (стр. 340). Критик бесстрашно и сам вступил в нее, но в ходе этого сражения не в меру заострил свои формулировки. Так появилось его утверждение о том, что сплошь и рядом наше сознание является лишь послушным орудием бессознательного, прикрывает подлинные бессознательные намерения и поступки, так родилась и его неверная мысль, будто интуитивное в своих истоках творчество подвластно разуму только в своей последней стадии. («Здесь интеллектуальный уровень художника сплошь и рядом имеет решающее значение, – признавал Воронский. – Сюжетный костяк, оформление материала в слове, в звуках, в красках, в линиях, пропорция, сокрытие главных приемов – все это требует огромного интеллектуального напряжения» ⁶.)

Однако идеи Воронского относительно бессознательного требуют анализа их в более широком, нежели мы привыкли, контексте. Нельзя, в частности, не обратить внимание на литературные портреты, написанные Воронским, где он впрямую спорит с такими писателями, как Пильняк, которые, на его взгляд, в увлечении плотью жизни, ее естественной первобытностью приходили к преувеличению бессознательного, темных стихий жизни (статья «Борис Пильняк»). Нельзя не поразиться тонкости и глубине анализа такого писателя, как Всеволод Иванов, в первых же произведениях которого критик увидел не только изображение «земли радостной и опьяненной», но и «зоологической жестокости», идущей от той же инстинктивной стихии жизни. Заслуживает внимания мысль Воронского, высказанная им в качестве «грубой наметки» (стр. 387), как он говорил: не является ли вообще гиперболизация подсознательного (в частности, фрейдизма) симптомом «разочарования в рациональном направлении и ходе общественной борьбы пролетариата» (там же)? С другой стороны, опираясь на свой интерес к бессознательному в человеке в связи с пробуждающимся и преобразующимся сознанием, Воронский с большей тонкостью, чем другие критики, ставил вопрос о новом герое новой литературы, призывая писателей вдумчиво всматриваться в процесс изменения человека в революционную эпоху. Свое понимание «природы вещей» Воронский выразил в виде философской, трезвой, но не лишающей его твердости отношения к жизни, мысли: «Между творческим началом человека и косной, огромной, космической, неорганизованной, слепой стихией жизни есть глубокое, неизжитое противоречие. Это противоречие поднимает нередко жизнь человека на высоту подлинной трагедии. Этой трагедией окрашен весь поступательный ход истории человека на земле» (стр. 118). Самое обращение к этим противоречиям Воронский считал свидетельством наступающей зрелости советской литературы (см. статью «Всеволод Иванов»).

Конечно, читая сегодня статьи Воронского, сравнивая их с работами Белинского, которого критик часто цитировал, или писателей-реалистов – Л. Толстого, В. Короленко, к творчеству которых он часто обращался, понимаешь, что Воронский потратил много сил на защиту положений, давно, казалось бы, выработанных классической эстетикой. Но в эпоху разрушителей эстетики, как писали о себе рапповцы или говорили о себе критики-лефовцы, эта работа оказалась крайне трудным и необходимым делом.

Статьи, собранные в новой книге, многое меняют в наших привычных представлениях, обнаруживая одновременно проницательность Воронского. Выдержали испытание временем его характеристики писателей; сохранило силу его видение стилевых процессов эпохи, в частности, характеристика сказовых тенденций и орнаментальной прозы; раньше многих Воронский увидел опасность апсихологизма; тревожнее других писал о мелкотемье и еще на заре ее существования звал литературу к тому, чтобы «сочетать быт с художественной фантастикой, с художественным экспериментом, со способностью к синтезу» (стр. 337 – 338). В момент увлечения народно-разговорным словом он сигнализировал об опасности гипертрофии областничества, в период преимущественного внимания к крестьянству он настаивал на опасности «народнической идеализации мужика и обсахаривания» (стр. 107) крестьянства, считая, что это так же вредно, как и его «развенчание» (там же). Он с большой определенностью писал о вреде «уклона в сторону своеобразного славянофильства» (стр. 289), не скрывая своего удивления и перед явлением другого плана – изображения старой интеллигенции «с оттенком сожаления» и некоторого презрения у таких писателей, как Б. Пильняк, Вс. Иванов, Н. Никитин, Мих. Зощенко (стр. 288). Воронский широко высказывался по поводу бытовавших историософских взглядов, вскрывал «пустоту всесветного шпенглерианства» (стр. 94), призывал, отрицая буржуазную западную культуру, бережно относиться к европейской культуре в целом, дифференцируя ее и отбирая в ней ценное. Воронский нередко вступал и в прямые политические споры (например, с Е. Замятиным), но поскольку всегда вел их, исходя из анализа художественного мировоззрения писателя, они вырастали в философскую полемику, затрагивали проблемы смысла основных вопросов человеческой жизни, «ребром», как тогда говорили, вставших во время революции.

В современном литературоведении существует – и надо отдавать себе в этом отчет – несколько тенденций в истолковании идейно-эстетической борьбы в послереволюционную эпоху. Одна из них – сглаживание ее подлинной остроты и насыщенности; вторая – имманентный анализ эпохи, своеобразная консервация характерных для 20-х годов критериев анализа. Эта тенденция слишком зависит от сознания той эпохи. И это не позволяет освоить истинные ценности общественно-эстетических и критических исканий тех лет, ибо масштабы их измерения во многом сложились полвека назад, не всегда они точны, нередко – глубоко ошибочны.

Конечно, опасно недооценивать серьезность и размах того «взрыва идей», который произошел в нашей критике и эстетике в 20-е годы, но опасно и следовать за самосознанием эпохи, не учитывая того, как на полувековом расстоянии меняются соотношения величин. При освоении материалов и документов той эпохи важно умение научно дистанцироваться, решительно вводить критерий исторической продуктивности идей, видеть целостные концепции там, где прежде мелькали только обрывки лозунгов, манифестов и цитат. Эти критерии, эту проверку временем и точностью характеристик и прогнозов во многом выдерживает наследие Воронского, как бы исторически противоречивы ни были отдельные стороны его критической концепции.

1. А. Воронский, Избранные статьи о литературе. Составители Г. А. Воронская и А. Т. Дементьев. М., «Советский писатель», 1963.[↩]
2. А. Воронский, Искусство видеть мир М., «Круг». 1928, с. 30.[↩]
3. А. Воронский, Литературные записи, М., «Круг», 1926, с. 71.[↩]
4. »На литературном посту», 1926. N l. c. 19. [↩]
5. Там же, с. 16.[↩]
6. А. Воронский, Искусство видеть мир, с. 97.[↩]

Читать онлайн «Видеть мир другими глазами», Алексей Боровиков – Литрес

Пролог

«Он же сейчас все здесь поломает!» – воскликнула девушка, завидев идущего между стеллажами, заставленными консервными банками, молодого человека с тростью. Юноша пропустил эти слова мимо ушей и, не обращая внимание на происходящее вокруг него, направился в сторону кассы.

Глава 1. О том, как можно видеть с закрытыми глазами

Давайте знакомиться! Меня зовут Алексей Боровиков 25 лет от роду. Мое детство проходило в самом обычном сибирском селе Яркова. Могу похвастаться, что моя малая Родина знаменита появлением на свет божий Григория Распутина. Географической справедливости ради замечу, что знаменитый целитель был родом из Ярковского района села Покровское.

Но вернемся ко мне, а точнее, моей семье. Отец мой Петр Яковлевич долгое время работал крановщиком, а затем инструктором по автовождению. Ныне он трудится на благо сельских студентов, отапливая местную угольную котельную. Мать Тамара Александровна (вечная ей светлая память) была продавцом в различных сельских магазинах. Сестра Ольга является домохозяйкой, воспитывающей мою племянницу Екатерину. И все бы было ничего, если бы не одно небольшое, но весьма пренеприятное обстоятельство: у меня есть проблемы со зрением. Врожденная атрофия зрительного нерва, вызванная Бог знает, чем, на всю оставшуюся жизнь стала моей личной Ахиллесовой пятой.

Обследовавшие меня врачи вразумительного ответа, к моему сожалению или, наоборот, счастью, предоставить не смогли.

Обучаться в обычной школе я, естественно, не мог, а быть неучем я желания не испытывал.

Грызть гранит науки мне было суждено в специальных условиях; и не кривя душой, я смело заявляю, что ни капельки не жалею об обучении в Ялуторовской школе-интернате для слепых и слабовидящих детей.

Но каким же было мое удивление, когда мои первые учителя сказали мне, что теперь я буду читать при помощи пальцев, а писать на специальной доске (приборе для письма по системе Брайля). А в качестве ручки здесь используют грифель. (Грифель – это такая штуковина, сделанная понятия не имею из чего, состоящая из ручки в форме сердечка, а в некоторых случаях – кольца с железным заостренным наконечником).

Добавлю, что лет до 7-ми мое зрение позволяло различать цвета и читать самый обычный букварь, а в настоящее время его хватает лишь на световосприятие. Учиться мне было очень интересно, но, к сожалению, по состоянию здоровья я спустя полгода прервал свое школьное обучение.

Оказавшись дома, я не собирался унывать, а начал самостоятельное изучение Брайлевского письма и вскоре его успешно освоил.

Не без улыбки вспоминаю, как, повстречав незнакомый мне символ, я с уверенностью эксперта-криминалиста заявлял, что в данной книге допущена опечатка. Родители, конечно, вскоре разгадали мою хитрость, и избежать ремня мне не удалось.

В свободное время я посещал центр социального обслуживания населения, где принимал активное участие в дворовых площадках и различных мероприятиях. Выступая в конкурсах творческой самодеятельности, с большим интересом и желанием обзаводился новыми знакомствами. И эти дни не прошли даром. В 2002 году я впервые принял участие в областном творческом фестивале среди инвалидов «Будущее для всех», но призовых мест тогда не занял.

Удивительный факт. Раньше я терпеть не мог учить и читать стихи. Родители заставляли меня зубрить их, но в отместку я декламировал стихотворения так, что смело бы мог получить премию «Худший чтец года».

В 2004 году я вновь вернулся в ялуторовскую школу-интернат, где поступил сразу в 4 класс.

Новая обстановка оказала на меня положительный эффект – и я начал наверстывать упущенное.

В школе было огромное количество всевозможных кружков и секций, где каждый желающий мог успешно реализовать свои творческие и физические способности.

Что касается общения со сверстниками, то я с легкостью находил общий язык не только с одноклассниками и остальными ребятами, но и с сотрудниками школы.

Благодаря школе у меня появилось множество увлечений: плетение из камыша, самодеятельный театр, игра на гитаре, а главное – интерес к правовой науке. Глядя на выступление адвокатов в телевизионных передачах, я тоже захотел стать юристом и покорить голубой экран.

Моя мечта начала сбываться еще в 2006 году, когда под руководством учителя по истории и обществознанию Надежды Михайловны Хохловой я занял второе место на городском конкурсе «Подросток и закон».

Забегая далеко вперед, скажу, что поступить на юриста мне все-таки удалось, как, собственно, и стать героем телепередач.

Глава 2, в которой я расскажу о своих школьных годах

Скажу без всякого преувеличения, что школьные годы были, пожалуй, одним из самых ярких отрезков моей жизни.

Мне всегда нравилось общаться с людьми, узнавать что-то новое и интересное для меня.

Во внешкольные годы я посещал кружок фитодизайна, где, кроме всего прочего, научился плести из камыша.

Оказавшись в школе, я с огромной радостью узнал о наличии подобного кружка в стенах интерната.

Помню, как Светлана Ивановна, руководившая студией рагозоплетения, пыталась отправить меня вместе с другими ребятами на прогулку, а я все сидел и плел до самого отбоя, а то и позже.

Многим, наверное, будет интересно, как я начал писать стихи. Спешу огорчить, что подробного повествования не будет. Скажу лишь, что увлечение творчеством пришло с первой любовью.

Шли годы, и я стал принимать участие в различных литературных конкурсах и фестивалях, где занимал призовые места.

Однако, мои победы невозможны были бы без поддержки родных, педагогов и воспитателей и, разумеется, моих верных друзей и соратников.

Словом, школа стала для меня вторым домом, а ее сотрудники – моей второй семьей.

Как бы не было грустно, но настал тот год, когда мне предстояло покинуть стены родного интерната и шагнуть в новую, не менее яркую жизнь, на пути к которой поджидали определенные трудности и задачи: научиться ориентироваться в пространстве, освоить навыки готовки, глажки и многих других бытовых моментов.

Особое место в расписании каждого ученика занимали социально-бытовая ориентация и ориентировка в пространстве.

Краткий экскурс в жизнь незрячего человека. Приглашаю на урок по социально-бытовой ориентации.

«Итак, сегодня мы учимся готовить жареный картофель», – после этих слов педагог показывает ученикам, как пользоваться ножом или овощечисткой.

Немаловажным остается процесс помывки и разделывания овощей. Сложность заключается в том, как сделать так, чтобы среди прочих ингредиентов вашего блюда случайным образом не оказались овощные кожурки.

В любом случае, перед педагогом возникает очень трудная и ответственная задача: научить абсолютно каждого воспитанника интерната к моменту окончания курса социально-бытовой ориентации приготовить себе завтрак, нарезать хлеб и при этом не пораниться, мыть посуду, не оставляя разводов, разжечь духовку и не обжечься и многому-многому другому.

Ежедневно каждый из нас совершает хотя бы одну покупку в магазине: будь то булка хлеба или батон колбасы, а кое-кто даже заказывает еду на дом.

И кажется, что в таких привычных и доступных ежесекундно вещах трудностей возникать просто не может, ведь до ближайшего минимаркета – рукой подать, а в службе доставки пиццы с вас спросят лишь домашний адрес и способ оплаты вашей покупки.

Позволю согласиться. Предлагаю провести небольшой, но очень интересный эксперимент, для которого нам понадобиться полотенце, немного времени и, конечно же, честность участвующих.

Домашняя страница — Приходите посмотреть на наш мир

Привлечение

всех в исследовательские центры

Начни свое путешествие!

• Животные в исследованиях

  Любовь, забота, прогресс

  Любовь, забота, прогресс: исследования с участием собак — это первый видеоролик из серии «Любовь, забота, прогресс», посвященный важной роли…

• Животные в исследовании

  Мартышка в гамаке

  Эта обезьяна из семейства обыкновенных мартышек в вестибюле Висконсинского национального центра исследований приматов. Взрослый обыкновенный…

• Животные в исследованиях

  Свинья для игр

  Свиньи — умные, социальные животные, которые любят грызть и копать. Им предоставляются мячи и игрушки-головоломки, чтобы вовлечь их в укоренение…

• Животные в исследованиях

  Мышь на кольце для душа

  Эта мышь участвует в исследовании, направленном на предотвращение сердечных приступов. Он живет в клетке из обувной коробки с тремя другими мышами. Его…

• Животные в исследованиях

  Отец, ухаживающий за младенцем

  Это отец и детеныш обезьяны тити. Эти обезьяны живут моногамными семейными группами, состоящими из матери, отца и…

• Животные в исследованиях

  Бигль играет с Конгом

  Бигли сыграли важную роль во многих медицинских достижениях, от понимания систем организма и болезненных процессов до разработки новых лекарств и…

• Животные в исследовании

  Лит проверяет свою воду Lixit с помощью фонарика

  В этом видеоклипе Лита, самца макаки-резуса, обучают участвовать в животноводческих задачах два раза в день, следуя…

• Животные в исследованиях

  Мама и детеныш макаки-резуса в гамаке

  Мама-макака-резус забирается в гамак со своим детенышем в Национальном центре исследований приматов штата Висконсин. Самки достигают половой зрелости примерно в…

• Животные в исследованиях

  Hydro and His Chair Training

  Макаки-резус важны для изучения мозга. Здесь вы видите Гидро, самца макаки-резуса, которого обучают…

• Животные в исследованиях

  Рыбки данио и регенерация спинного мозга

  Исследователи недавно обнаружили ключ к тому, как рыбки данио самостоятельно излечивают травмы спинного мозга. Поврежденные клетки выделяют особый фактор роста, который необходим…

• Животные в исследованиях

  Игровая площадка для обезьян

  Обезьяны всех возрастов любят лазить и играть в детских игровых сооружениях, установленных в их жилищах. Яркие цвета…

• Просмотреть больше Исследования на животных

  Стрелка влево

Исследуйте всех наших удивительных животных!

Узнайте Последние исследования

влевоСтрелкавлевоСтрелка

Клипса предоставлена ​​компанией Americans for Medical Progress. Оригинал брифинга Белого дома 26 марта 2020 г.

Прочитать статью ›

Исследователи обращаются к нетрадиционным подходам для создания вакцин и терапевтических средств

Прочитать статью ›

Находки свидетельствуют о прогрессе в лечении ВИЧ.

Прочитать статью ›

«Очень приятно видеть, что это испытание начинается так быстро, и мы надеемся, что оно пройдет успешно»,

Прочитать статью ›

«Тормозные нейроны играют решающую роль во многих аспектах памяти, и они чрезвычайно уязвимы для смерти после черепно-мозговой травмы»,

Прочитать статью ›

«Это интригующая идея, что по мере того, как люди становятся старше, наши нейроны могут становиться более активными, и что простого подавления этой активности может быть достаточно, чтобы увеличить продолжительность жизни»,

Прочитать статью ›

«Вы не знаете, что такое страх, пока ваши дети не заболеют и вы не подумаете, что что-то ужасно не так»,

Прочитать статью ›

Впустите нас в

ВАШ мир!

Быть адвокатом

Присоединяйтесь к нам в путешествии в мир биомедицинских исследований и откройте для себя животных, которые помогают спасать жизни.

Быть адвокатом

фотографий показывают, как кошки видят мир по сравнению с людьми

• Самая большая разница между зрением человека и кошки заключается в сетчатке.
• Кошки не различают цвета так же хорошо, как люди, и не видят так далеко.
• Но кошки лучше видят в темноте, чем люди.

LoadingЧто-то загружается.

Спасибо за регистрацию!

Получайте доступ к своим любимым темам в персонализированной ленте, пока вы в пути.

Что кошки видят за этими отражающими глазами?

Художник Николай Ламм почти десять лет назад консультировался с тремя экспертами по зрению животных, чтобы выдвинуть гипотезу и визуально представить, как кошки видят мир по сравнению с людьми.

Самая большая разница между зрением человека и кошачьим заключается в сетчатке, слое ткани в задней части глаза, который содержит клетки, называемые фоторецепторами. Фоторецепторы преобразуют световые лучи в электрические сигналы, которые обрабатываются нервными клетками, отправляются в мозг и преобразуются в изображения, которые мы видим.

Два типа фоторецепторных клеток известны как палочки и колбочки. Палочки отвечают за периферическое и ночное зрение. Они обнаруживают яркость и оттенки серого. Колбочки отвечают за дневное зрение и цветовосприятие.

И кошки, и собаки имеют высокую концентрацию рецепторов палочек и низкую концентрацию рецепторов колбочек. У людей все наоборот, поэтому мы не так хорошо видим ночью, но лучше различаем цвета.

Но Ламм хотел дать людям возможность увидеть мир глазами любимого питомца. На следующих картинках вид человека сверху, а вид кошки снизу.

Поле зрения 

Поле зрения – это область, которую можно увидеть, когда глаза фокусируются на одной точке. Он включает в себя то, что можно увидеть прямо вперед, а также вверху, внизу и сбоку. У кошек чуть более широкое поле зрения, составляющее 200 градусов, по сравнению со средним полем зрения человека, составляющим 180 градусов.

Николай Ламм/MyDeals.com

Острота зрения

Острота зрения относится к четкости зрения. Средний человек имеет остроту зрения 20/20. Острота зрения кошки колеблется от 20/100 до 20/200, что означает, что кошка должна находиться на расстоянии 20 футов, чтобы увидеть то, что средний человек может видеть на расстоянии 100 или 200 футов. Вот почему нижняя картинка такая размытая.

Николай Ламм/MyDeals. com

Цветовое зрение

Существует распространенное заблуждение, что кошки не видят цветов и видят мир только в оттенках серого. Люди известны как трихроматы, что означает, что у них есть три вида колбочек, которые позволяют им видеть красный, зеленый и синий цвета. Кошки также считаются трихроматами, но не такими, как люди. Зрение кошки похоже на зрение человека, страдающего дальтонизмом. Они могут видеть оттенки синего и зеленого, но красный и розовый могут сбивать с толку. Они могут казаться более зелеными, в то время как фиолетовый может выглядеть как другой оттенок синего.

Николай Ламм/MyDeals.com

Кошки тоже не видят такого же богатства оттенков и насыщенности цветов, как мы.

Николай Ламм/MyDeals.com

Расстояние  

Эксперты считают, что кошки близоруки, а это значит, что они не могут видеть и далекие предметы. Однако их способность видеть близкие объекты хорошо подходит для охоты и поимки добычи.

Николай Ламм/MyDeals.com

Ночное зрение

Кошки не могут видеть мелкие детали или насыщенные цвета, но они обладают превосходной способностью видеть в темноте из-за большого количества палочек в их сетчатке, чувствительных к тусклому свету. В результате кошки могут видеть, используя примерно одну шестую часть света, необходимого людям.

Николай Ламм/MyDeals.com

У кошек также есть структура позади сетчатки, называемая тапетумом, которая, как считается, улучшает ночное зрение. Клетки тапетума действуют как зеркало, отражая свет, проходящий между палочками и колбочками, обратно к фоторецепторам и давая им еще один шанс уловить то небольшое количество света, которое доступно ночью. Это то, что заставляет кошачьи глаза светиться в темноте.

Николай Ламм/MyDeals.com

Николай Ламм консультировался с Керри Л.