Свобода в природе: СВО­БО­ДА КАК ВАЖ­НЕЙ­ШЕЕ ПРА­ВО ДИ­КОЙ ПРИ­РО­ДЫ

СВО­БО­ДА КАК ВАЖ­НЕЙ­ШЕЕ ПРА­ВО ДИ­КОЙ ПРИ­РО­ДЫ

ВЛ.БОРЕЙКО

Что та­кое ди­кая при­ро­да?

По­ня­тие «ди­кая при­ро­да» («wilderness») са­мым тес­ным об­ра­зом свя­за­но со сво­бо­дой и не­за­ви­си­мостью. По од­но­му из оп­ре­де­ле­ний «ди­кая при­ро­да» — это са­мо­ре­гу­ли­ру­ю­ща­я­ся, са­мо­раз­ви­ва­ю­ща­я­ся, не­за­ви­си­мая сре­да оби­та­ния ди­ких жи­вот­ных и рас­те­ний. Это мес­то, ос­тав­ше­еся в зна­чи­тель­ной ме­ре не уп­рав­ля­е­мым и не из­ме­нен­ным людь­ми, на­хо­дя­ще­еся в сво­е­воль­ном, са­мо­оп­ре­де­ля­ю­щем­ся, са­мо­у­по­ря­до­чен­ном, не­ко­нт­ро­ли­ру­е­мом сос­то­я­нии.

По­ня­тие «ди­кая при­ро­да» ис­хо­дит от древ­не-кель­тско­го вы­ра­же­ния, ко­то­рое оз­на­ча­ет «не­за­ви­си­мые, са­мос­то­я­тель­ные зем­ли». Они не мо­гут быть ни при­ру­чен­ны­ми, ни дрес­си­ро­ван­ны­ми. Они сво­бод­ны от вся­чес­кой че­ло­ве­чес­кой ко­ло­ни­за­ции. Ди­кая при­ро­да су­ще­ст­ву­ет са­ма по се­бе и са­ма для се­бя.

Ди­кая при­ро­да по оп­ре­де­ле­нию долж­на быть ди­ка и сво­бод­на. Это ее глав­ная фи­зи­чес­кая ха­рак­те­рис­ти­ка. Са­мо по­ня­тие «ди­кая», как пи­сал Гар­ри Снай­дер, не­сет в се­бе под­текст бес­по­ряд­ка и на­ру­ше­ния за­ко­нов (7). Ибо вся­кий по­ря­док ли­ша­ет пра­ва на сво­бо­ду. Ди­кая при­ро­да — это зем­ля с собствен­ной во­лей.

Что та­кое сво­бо­да для ди­кой при­ро­ды?

Сво­бо­да — это важ­ней­шее свой­ство и пра­во ди­кой при­ро­ды. «Я на­зы­ваю сво­бод­ной та­кую вещь, ко­то­рая су­ще­ст­ву­ет и действу­ет по не­об­хо­ди­мос­ти, вы­те­ка­ю­щей лишь из ее собствен­ной при­ро­ды…» — пи­сал Б. Спи­но­за (8). Су­ще­ст­во­ва­ние ди­кой при­ро­ды и сво­бо­да с са­мо­го на­ча­ла не­раз­де­ли­мы. Мо­жет ли су­ще­ст­во­вать ди­кая при­ро­да без сво­бо­ды? Мо­жет ли во­об­ще яв­лять­ся при­ро­да ди­кой без сво­бо­ды? Сво­бо­да про­яв­ля­ет се­бя как поз­во­ле­ние быть то­му, что су­ще­ст­ву­ет. Ген­ри То­ро по­ни­мал под сво­бо­дой ди­кой при­ро­ды ав­то­но­мию и са­мо­уп­рав­ле­ние.

Аме­ри­ка­нс­кий эко­фи­ло­соф Т. Бирч, на­зы­вая ди­кую при­ро­ду Иным, пи­сал: «Иное не мо­жет по су­ще­ст­ву яв­лять­ся тем, что оп­ре­де­ля­ют, ана­ли­зи­ру­ют, по­ни­ма­ют, оно долж­но быть и ос­та­вать­ся Иным. Под­де­рж­ка Ино­го пред­по­ла­га­ет преж­де все­го за­щи­ту сво­бо­ды это­го Ино­го, ко­то­рая да­ет воз­мож­ность аб­со­лют­ной спон­тан­нос­ти и спо­со­б­ству­ет по­яв­ле­нию но­виз­ны…» (7).

Без сво­бо­ды ди­кой при­ро­ды не мо­жет быть по оп­ре­де­ле­нию. Сво­бо­да ди­кой при­ро­ды — это су­ще­ст­во­ва­ние при­ро­ды в сво­ем ес­те­ст­вен­ном сос­то­я­нии, не­о­до­маш­нен­ном, не­куль­ти­ви­ру­е­мом, не­ци­ви­ли­зо­ван­ном, не­пос­луш­ном, гру­бом, бур­ном, буй­ном, ди­ком, без­за­кон­ном, ярост­но тре­вож­ном. Сво­бо­да ди­кой при­ро­ды не­раз­рыв­но свя­за­на с ди­костью. Под ди­костью по­ни­ма­ет­ся про­цесс и сущ­ность при­ро­ды, ка­че­ст­во ви­дов, ин­ди­ви­дов жи­вых су­ществ, эко­сис­тем, оп­ре­де­ля­ю­щее сте­пень не­за­ви­си­мос­ти от че­ло­ве­чес­ко­го конт­ро­ля, ис­то­ри­чес­ки или в нас­то­я­щее вре­мя.

Под­во­дя итог ска­зан­но­му, мож­но зак­лю­чить, что сво­бо­да ди­кой при­ро­ды — это:

1.  От­су­т­ствие внеш­не­го при­нуж­де­ния, конт­ро­ля и ог­ра­ни­че­ний, нак­ла­ды­ва­е­мых че­ло­ве­ком на ди­кую при­ро­ду.
2.  Воз­мож­ность ди­кой при­ро­ды действо­вать в со­от­ве­т­ствии со сво­ей собствен­ной во­лей, без ка­ких-ли­бо ог­ра­ни­че­ний, ус­та­нов­лен­ных че­ло­ве­ком.
3.  Спо­соб­ность ди­кой при­ро­ды действо­вать в со­от­ве­т­ствии со сво­и­ми ин­те­ре­са­ми и це­ля­ми, сво­бо­да вы­бо­ра, воз­мож­ность пос­ту­пать как хо­чет­ся.
4.  За­щи­та ди­кой при­ро­ды от ти­ра­нии че­ло­ве­ка.
5.  Воз­мож­ность ди­кой при­ро­ды поль­зо­вать­ся сво­и­ми пра­ва­ми.

За­чем нуж­на сво­бо­да ди­кой при­ро­де?

Сво­бо­да есть не­об­хо­ди­мое ус­ло­вие ес­те­ст­вен­но­го раз­ви­тия не толь­ко че­ло­ве­ка, но и все­го жи­во­го.

Сво­бо­да ди­кой при­ро­ды — это не пред­мет рос­ко­ши. Она — инстру­мент, без ко­то­ро­го не мо­жет быть ни ус­пеш­но­го эво­лю­ци­он­но­го раз­ви­тия, ни бо­га­то­го би­о­раз­но­об­ра­зия. Сво­бо­да не­об­хо­ди­ма ди­кой при­ро­де для сох­ра­не­ния про­цес­са фор­ми­ро­ва­ния но­вых ви­дов жи­вот­ных и рас­те­ний, те­че­ния жиз­ни ди­кой при­ро­ды и собствен­но­го эво­лю­ци­он­но­го про­цес­са. Ее по­те­ря умень­ша­ет, ог­ра­ни­чи­ва­ет спо­соб­ность при­ро­ды к со­зи­да­нию. Сво­бо­да нуж­на ди­кой при­ро­де преж­де все­го для твор­че­ст­ва. Ее от­су­т­ствие оз­на­ча­ет для ди­кой при­ро­ды би­о­ло­ги­чес­кую и мо­раль­ную дег­ра­да­цию. Сво­бо­да обес­пе­чи­ва­ет ка­че­ст­во бла­го­сос­то­я­ния, ди­на­ми­ку раз­ви­тия ди­кой при­ро­ды, спон­тан­ное раз­ви­тие ес­те­ст­вен­ных при­род­ных эко­сис­тем, а так­же та­кое важ­ное ка­че­ст­во ди­кой при­ро­ды как ди­кость.

Спон­тан­ная ак­тив­ность ди­кой при­ро­ды — это ак­тив­ная твор­чес­кая ра­бо­та, сво­бод­ная де­я­тель­ность ди­кой при­ро­ды, в ее оп­ре­де­ле­ние вхо­дит бук­валь­ное зна­че­ние ла­ти­нс­ко­го сло­ва «sponte» — сам со­бой, по собствен­но­му же­ла­нию. От­су­т­ствие сво­бо­ды раз­ру­ша­ет бо­га­т­ство би­о­раз­но­об­ра­зия да­же там, где оно име­лось. По­ли­ти­ка нес­во­бо­ды оз­на­ча­ет вой­ну про­тив ди­кой при­ро­ды, про­ти­во­дей­ствие ее ди­кос­ти. Нес­во­бо­да нуж­на для раз­жи­га­ния стра­ха и не­на­вис­ти к ди­кой при­ро­де и, в ко­неч­ном ито­ге, унич­то­же­ния пос­лед­ней.

Нуж­но це­нить сво­бо­ду ди­кой при­ро­ды как за ее цен­ность для лю­дей, ви­дов жи­вых су­ществ, эко­сис­тем, но и как бла­го са­мо по се­бе.

Фи­ло­со­фия сво­бо­ды в кон­цеп­ции за­по­вед­нос­ти

Фи­ло­со­фия сов­ре­мен­но­го за­по­вед­но­го де­ла — это фи­ло­со­фия сво­бо­ды и спра­вед­ли­вос­ти. Обес­пе­чить сво­бо­ду ди­кой при­ро­ды мож­но нес­коль­ки­ми пу­тя­ми. Во-пер­вых, приз­на­ни­ем ее прав. Во-вто­рых, ус­та­нов­ле­ни­ем конс­ти­ту­ци­он­ных ог­ра­ни­че­ний на действия че­ло­ве­ка. В-треть­их, пре­дос­тав­ле­ни­ем ей за­по­вед­ни­ков и за­по­вед­ных зон, то есть мест сво­бо­ды.

Идея соз­да­ния за­по­вед­ни­ков, зак­лю­ча­ю­ща­я­ся в пол­ном ог­ра­ни­че­нии не толь­ко хо­зяй­ствен­но­го ис­поль­зо­ва­ния при­род­ной тер­ри­то­рии, но в иде­а­ле лю­бо­го пря­мо­го и не­пос­ре­д­ствен­но­го вме­ша­тель­ства че­ло­ве­ка в при­род­ные про­цес­сы (аб­со­лют­ная за­по­вед­ность), бы­ла выд­ви­ну­та в 1904 г. из­ве­ст­ным не­мец­ким при­ро­до­ох­ран­ни­ком Гу­го Кон­вен­цем и под­дер­жа­на вы­да­ю­щим­ся рос­сийс­ким пи­о­не­ром ох­ра­ны при­ро­ды Г.А. Ко­жев­ни­ко­вым в 1908 го­ду «Не на­до ни­че­го уст­ра­нять, ни­че­го до­бав­лять, ни­че­го улуч­шать. На­до пре­дос­та­вить при­ро­ду са­мой се­бе и наб­лю­дать ре­зуль­та­ты» (9).

Поз­же ее глав­ным про­па­ган­дис­том стал ав­то­ри­тет­ный рос­сийс­кий де­я­тель за­по­вед­но­го де­ла Ф.Р. Штиль­марк: «Глав­ное же — ос­та­вить за­по­вед­ник и всю его за­по­вед­ную при­ро­ду в по­кое, не бес­по­ко­ясь о ней, не пе­ре­жи­вать, что там по­гиб­нут ка­ба­ны от пе­ре­на­се­лен­нос­ти или бес­кор­ми­цы, что во­ро­ны вык­лю­ют птен­цов ца­пель, что расп­ло­дят­ся ло­си, ко­то­рые съ­е­дят лес­ной мо­лод­няк и что воз­ник­нет «эта­лон дег­ра­да­ции»… Са­мо со­бой — не ру­бить лес, и пусть он за­рас­тет, как ему взду­ма­ет­ся, вот это и бу­дет ди­кая за­по­вед­ная при­ро­да, ко­то­рую сей­час ча­ще мож­но най­ти вне тер­ри­то­рии офи­ци­аль­ных за­по­вед­ни­ков, чем в та­ко­вых. И это, быть мо­жет, глав­ное бо­га­т­ство на­шей стра­ны» (10).

Идея аб­со­лют­ной за­по­вед­нос­ти — это идея сво­бо­ды ди­кой при­ро­ды и ее ди­кос­ти, то есть спон­тан­но­го раз­ви­тия и ка­че­ст­ва. Аб­со­лют­ная за­по­вед­ность — иде­аль­ное ус­ло­вие су­ще­ст­во­ва­ния ди­кой при­ро­ды в сов­ре­мен­ном и осо­бен­но в бу­ду­щем ми­ре. Цель идеи аб­со­лют­ной за­по­вед­нос­ти — за­щи­та пра­ва ди­кой при­ро­ды на су­ще­ст­во­ва­ние, проц­ве­та­ние и сво­бо­ду. Это иде­аль­ный ре­жим, нап­рав­лен­ный на сох­ра­не­ние спон­тан­но­го раз­ви­тия ес­те­ст­вен­ных при­род­ных эко­сис­тем. Аб­со­лют­ная за­по­вед­ность — это ког­да ди­кой при­ро­де доз­во­ле­но все. Глав­ное тре­бо­ва­ние аб­со­лют­ной за­по­вед­нос­ти — отой­ди и ни­ког­да ни­че­го не тро­гай.

Ф.Р. Штиль­марк пи­шет: «Этот важ­ней­ший и ос­но­во­по­ла­га­ю­щий для под­лин­ной за­по­вед­нос­ти прин­цип зак­лю­ча­ет­ся в том, что на тер­ри­то­рии за­по­вед­ни­ков лю­ди не долж­ны вме­ши­вать­ся в ес­те­ст­вен­ный ход при­род­ных про­цес­сов, они как бы доб­ро­воль­но отстра­ня­ют­ся от вся­ко­го уп­рав­ле­ния, со­вер­ше­н­ство­ва­ния, улуч­ше­ния, по воз­мож­нос­ти сок­ра­щая до ми­ни­му­ма лю­бые фор­мы сво­е­го вли­я­ния на при­ро­ду (кос­вен­ные вли­я­ния, та­кие как гло­баль­ное заг­ряз­не­ние или теп­ло­вое воз­дей­ствие на ат­мос­фе­ру в за­по­вед­ни­ках уст­ра­нить по­ка не­воз­мож­но, речь идет преж­де все­го о пря­мых и не­пос­ре­д­ствен­ных вме­ша­тель­ствах)» (10).

По су­ти, сво­бо­ду ди­кой при­ро­ды, в не­ко­то­рой сте­пе­ни, мо­гут за­щи­щать и дру­гие ка­те­го­рии ох­ра­ня­е­мых тер­ри­то­рий — на­ци­о­наль­ные пар­ки, за­каз­ни­ки, ре­ги­о­наль­ные пар­ки и т.п. Прак­ти­чес­ки они от­ли­ча­ют­ся друг от дру­га лишь сте­пенью сво­бо­ды ди­кой при­ро­ды. На­и­боль­шей сте­пенью сво­бо­ды ди­кой при­ро­ды об­ла­да­ют за­по­вед­ни­ки. За­по­ве­да­ние (пас­сив­ная ох­ра­на при­ро­ды) — это пре­дос­тав­ле­ние сво­бо­ды ди­кой при­ро­де пу­тем са­мо­у­ст­ра­не­ния че­ло­ве­ка из при­род­но­го цик­ла. По­э­то­му глав­ным прин­ци­пом уп­рав­ле­ния за­по­вед­ни­ком долж­но быть обес­пе­че­ние как мож­но боль­ше сво­бо­ды ди­кой при­ро­де. К со­жа­ле­нию, сво­бо­да ди­кой при­ро­ды по­дав­ля­ет­ся в боль­ши­н­стве за­по­вед­ни­ков, не го­во­ря уже о на­ци­о­наль­ных пар­ках, за­каз­ни­ках и дру­гих ОПТ. В за­по­вед­ни­ках уза­ко­не­ны так на­зы­ва­е­мые ре­гу­ля­ци­он­ные ме­роп­ри­я­тия: кось­ба се­на, руб­ка ле­са, отстре­лы жи­вот­ных, зна­чи­тель­ный вред сво­бо­де ди­кой при­ро­ды за­по­вед­ни­ков на­но­сит ту­ризм, не­э­тич­ная экоп­рос­ве­ти­тельс­кая и на­уч­ная де­я­тель­ность.

Унич­то­же­ние сво­бо­ды ди­кой при­ро­ды в од­ном мес­те под­ры­ва­ет сво­бо­ду в дру­гом. Разг­ром сво­бо­ды ди­кой при­ро­ды в од­ном за­по­вед­ни­ке на­но­сит ущерб всей за­по­вед­ной сис­те­ме. Не­воз­мож­ность за­щи­тить сво­бо­ду на од­ном участ­ке ди­кой при­ро­ды пот­ре­бу­ет уп­ла­ты бо­лее вы­со­кой це­ны завт­ра и пос­ле­за­вт­ра.

«Мы не мо­жем сох­ра­нить ди­кую при­ро­ду, как сох­ра­ня­ют клуб­ни­ку, соб­ран­ную, сва­рен­ную и зак­ры­тую в бан­ки. Сох­ра­нять ди­кую при­ро­ду — оз­на­ча­ет сох­ра­нять ее ав­то­но­мию и сво­бо­ду» — пи­шет сов­ре­мен­ный аме­ри­ка­нс­кий эко­фи­ло­соф Д.Тер­нер (11). Он ост­ро кри­ти­ку­ет аме­ри­ка­нс­кие на­ци­о­наль­ные пар­ки, где глав­ные прин­ци­пы — конт­роль, уп­рав­ле­ние и ор­га­ни­за­ция ох­ра­ны, а сов­сем не за­щи­та сво­бо­ды ди­кой при­ро­ды. По его мне­нию, нам нуж­на «но­вая эко­ло­ги­чес­кая мо­раль, ос­но­ван­ная не на конт­ро­ле над ди­кой при­ро­дой, а на за­щи­те ее сво­бо­ды, ес­те­ст­вен­нос­ти, ха­о­са и пу­та­ни­цы» (11).

Д. Тер­нер са­мос­то­я­тель­но при­хо­дит к идее аб­со­лют­ной за­по­вед­нос­ти, выс­ка­зан­ной век на­зад не­мец­ким при­ро­до­ох­ран­ни­ком Гу­го Кон­вен­цем и рус­ским уче­ным Г.А. Ко­жев­ни­ко­вым: «По­че­му не ра­бо­тать над тем, что­бы вы­де­лить об­шир­ные об­лас­ти, где мы бу­дем ог­ра­ни­чи­вать все фор­мы че­ло­ве­чес­ко­го вли­я­ния: (…) ни­ка­ких до­рог, ни­ка­ко­го наб­лю­де­ния со спут­ни­ков, ни­ка­ких об­ле­тов на вер­то­ле­те, ни­ка­ких ра­дио ошей­ни­ков, ни­ка­ких из­ме­ри­тель­ных прис­по­соб­ле­ний, ни­ка­ких фо­тог­ра­фий… Пусть лю­бая сре­да оби­та­ния, ко­то­рую мы мо­жем сох­ра­нить, как мож­но боль­ше возв­ра­ща­ет­ся к сво­е­му собствен­но­му по­ряд­ку. Пусть ди­кая при­ро­да сно­ва ста­нет бе­лым пят­ном на на­ших кар­тах» (11).

Ко­неч­но, пол­ная сво­бо­да ди­кой при­ро­ды, как и аб­со­лют­ная за­по­вед­ность, име­ет смысл толь­ко с иде­а­лис­ти­чес­кой точ­ки зре­ния. Она — иде­ал. Она не есть дос­ти­жи­мая цель, а толь­ко нап­рав­ле­ние дви­же­ния.

Дви­же­ние за сво­бо­ду ди­кой при­ро­ды

Ф. Шил­лер при­зы­вал за­щи­щать сво­бо­ду дру­гих. Лю­бое де­мок­ра­ти­чес­кое дви­же­ние сто­ит на приз­на­нии дос­то­и­н­ства, ра­ве­н­ства, сво­бо­ды и мо­раль­нос­ти. В тра­ди­ци­ях сов­ре­мен­ной де­мок­ра­тии отс­та­и­вать сво­бо­ду мень­ши­н­ства. В нас­то­я­щее вре­мя ди­кая при­ро­да яв­ля­ет­ся мень­ши­н­ством, уг­не­та­е­мым че­ло­ве­ком.

Вмес­те с тем уг­не­та­е­мое пра­во на сво­бо­ду ди­кой при­ро­ды яв­ля­ет­ся ес­те­ст­вен­ным, не­отъ­ем­ле­мым и не­от­чуж­да­е­мым, од­ним из ос­нов­ных прав ди­кой при­ро­ды. Са­ма ди­кая при­ро­да его отс­то­ять нес­по­соб­на. По­э­то­му че­ло­век дол­жен взять на се­бя от­ве­т­ствен­ность за соб­лю­де­ние это­го пра­ва.

Холмс Ролс­тон III пред­ло­жил при­нять «Дек­ла­ра­цию сво­бо­ды для сох­ра­нив­шей­ся ди­кой при­ро­ды» (что-то на­по­до­бие воз­зва­ния об ос­во­бож­де­нии чер­ных ра­бов, под­пи­сан­но­го пре­зи­ден­том США А. Лин­коль­ном в 1863 г.). Это дол­жен быть при­зыв к лю­дям ува­жать пол­но­ту жиз­ни в ми­ре ди­кой при­ро­ды.

Ле­ген­дар­ный аме­ри­ка­нс­кий при­ро­до­ох­ран­ник Р. Мар­шалл пи­сал в 1930-х го­дах: «В борь­бе с ти­та­ни­чес­кой ам­би­ци­ей ци­ви­ли­за­ции от­но­си­тель­но по­ко­ре­ния при­ро­ды на всей Зем­ле у нас ос­та­лась лишь од­на на­деж­да. Этой на­деж­дой яв­ля­ет­ся ор­га­ни­за­ция оду­хот­во­рен­ных лю­дей, сра­жа­ю­щих­ся за сво­бо­ду ди­кой при­ро­ды» (12).

ЗА­ПО­ВЕД­НОСТЬ — ЭФ­ФЕК­ТИВ­НЫЙ ИНСТРУ­МЕНТ ЗА­ЩИ­ТЫ ПРАВ ДИ­КОЙ ПРИ­РО­ДЫ

По­ня­тие за­по­вед­нос­ти оз­на­ча­ет за­щи­ту пра­ва ди­кой при­ро­ды на сво­бо­ду от ка­ко­го-ли­бо пря­мо­го и не­пос­ре­д­ствен­но­го вли­я­ния со сто­ро­ны че­ло­ве­ка.

За­по­вед­ность пред­по­ла­га­ет вве­де­ние стро­го­го ох­ран­но­го ре­жи­ма на оп­ре­де­лен­ной тер­ри­то­рии (же­ла­тель­но нав­сег­да) в ви­де за­по­вед­ни­ка, за­по­вед­ных зон, за­по­вед­но­го уро­чи­ща и т.п. ка­те­го­рий, от­но­ся­щих­ся к ка­те­го­рии I-A МСОП.

За­по­вед­ность долж­на под­дер­жи­вать­ся жест­ким зап­ре­ти­тель­ным при­ро­до­ох­ран­ным за­ко­но­да­тель­ством, эф­фек­тив­ным го­су­да­р­ствен­ным и об­ще­ст­вен­ным эко­ло­ги­чес­ким конт­ро­лем, а так­же пра­вом за­по­вед­ни­ка (или дру­го­го объ­ек­та) на вла­де­ние дан­ной за­по­вед­ной тер­ри­то­ри­ей (ак­ва­то­ри­ей).

Подробней о правах природы и правах животных читайте в книге  В.Е.Борейко ” Права природы и права животных”, К, КЭКЦ,  56 стр.  http://ecoethics.com.ua/wp-content/uploads/2017/11/int_prava_pryrody_2017.pdf

10.04.2018
  Рубрики: Новости, Права природы и их лоббирование, Современная идея дикой природы

• « Назад
• Вперед »

Негативная природа свободы Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

2. Pigliucci M., Boudry M. Philosophy of Pseudoscience: Reconsidering the Demarcation Problem. Chicago: University of Chicago Press, 2013. 469 p.

3. Shermer M., Gould St. J. Why People Believe Weird Things: Pseudoscience, Superstition, and Other Confusions of Our Time. New York: Holt Paperbacks, 2002. 384 p.

4. Арпентьева М. Р. Научные школы в истории научного творчества // Научные коммуникации. Научная этика. Инженерная этика. Материалы Первой региональной науч. конф. 29-30 сентября 2015 г., Омск. Омск: ОмГТУ, 2015. С. 3-10.

5. Arendt H. The crisis of education // Arendt H., KohnJ. Between Past and Future. N.-Y.: Penguin Classics, 1961, 2006. Р. 190-195.

6. Янг М. Возвышение меритократии // Утопия и утопическое мышление: антология зарубежной литературы. М.: Прогресс, 1991. С. 317-347.

7. Hayes C. Twilight of the elites N.-Y.: Crown Publishing, 2012. 292 p.

8. Артюхович Ю. В. Моральная дискретность личности в современном обществе // Актуальные вопросы в научной работе и образовательной деятельности: сб. науч. тр. по материалам Междунар. науч.-практ. конф.: в 10 т. Тамбов: КК «Юком», 2015. Т. 1. С. 8-9.

9. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М.: Академия, 1999. 949 с.

10. Бжезинский Зб. Выбор. М.: Наука, 2010. 264 c.

11. Де Токвиль А. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992. 554 с.

12. Гротендик А. Урожаи и посевы. Ижевск: РХД, 2001. 288 с.

13. Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляция. Тула: Тульский полиграфист, 2013. 204 с.

14. Haraway D. Situated Knowledges // Simians, Cyborgs and Women / ed. by D. J. Haraway. N.-Y.; L.: Routledge, 1991. P. 183-201.

15. Hayles N. K. My Mother was a computer. Chicago: UCP, 2005. 288 р.

16. Reload / eds. by M. Flanagan, А. Booth. N.-Y.: MIT, 2002. 595 p.

17. Fuko M. L’ oeil du pouvoir // Bentham J. Le Panoptique. Paris: Belfond, 1977. P. 9-31.

18. Грезнева О. Научные школы // Высшее образование в России. 2004. № 5. С. 42-43.

19. Лебедев С. А. Философия науки. М.: Академический Проект, 2004. 320 с.

20. Логинова Н. А. Феномен ученичества // Психологический журнал. 2000. № 5. Т. 21. С. 106-111.

21. Научная школа как структурная единица научной деятельности / Е. В. Устюжанина, С. Г. Евсюков, А. Г. Петров и др. М.: ЦЭМИ РАН, 2011. С. 72-73.

22. Школы в науке / под ред. С. Р. Микулинского, др. М.: Наука, 1977. 523 с.

© Арпентьева М. Р., 2016

УДК 123.1

НЕГАТИВНАЯ ПРИРОДА СВОБОДЫ

Тотальность бытия предполагает, что все его элементы подчинены общим принципам. В таком случае вопрос свободы человека является проблематичным, свобода становится возможной только как субъективное отрицание тотальности бытия, привнесения в него небытия.

Ключевые слова: свобода, отрицание, небытие, самоубийство, риск, возможность, деятельность.

А. А. Ковалевский A. A. Kovalevsky

NEGATIVE NATURE OF FREEDOM

The totality of being implies that all of its elements are subordinated to the general principles. In this case, the matter of human freedom is problematic and freedom becomes possible only as a subjective negation of the totality of being by introducing nothingness into it.

Keywords: freedom, negation, nothingness, suicide, risk, possibility, activity.

Тотальность бытия предполагает, что свойственные ему закономерности распространяются на все бытийству-ющее, т. е. каждое частное в бытии подчинено его общим принципам. А подчинение всего частного общему предписанию ставит под вопрос возможность свободы для человека. Ведь человек как элемент бытия, и при этом изначально материального бытия, обусловлен материальной субстанцией, это закреплено в его общей организации, родовых физиологических особенностях, инстинктах. Все это делает крайне затруднительным проявление его свободной воли.

Результатом философских размышлений стоиков, частично средневековых теологов, Б. Спинозы, Г. В. Ф. Гегеля, французских материалистов стало понимание того, что

человек является частью чего-то большего и подчиняется ему. А максимум его свободы может заключаться лишь в том, чтобы осознать это подчинение и свободно ему следовать. При этом образ общего менялся, приобретая в сознании людей формы судьбы, богов, Бога, природы, Духа, материи, но принцип их соотношения с человеком всегда оставался сходным в общих чертах. Подкрепление этой точки зрения содержится также в естественных науках, в основе которых лежит познание причин и следствий, обоснование каждого акта человеческого поведения материальной объективной причиной, не зависящей от человека и не осознаваемой им.

Противоречит этой линии рассуждений о невозможности свободы альтернативная, пример таких рассуждений мы

можем найти в немецкой классической философии, в которой было укоренено мнение, что если животное имеет только чувственные стремления, которые все ведут к сохранению и продолжению его жизни и оно не может избежать этого принуждения жизнью, то человек может. Он обладает выбором между жизнью и смертью [1, с. 324]. Сама смерть также считалась свободным выбором, так как представлялась проявлением воли и разума человека не в обусловленном материальными причинами мире, а в мире разумном, т. е., сконструированном разумом и ему подчиняющимся. Однако, с точки зрения материализма, смерть не может быть свободной, пока, как и любой другой акт, не будет осуществлена осознано и активно, со стремлением изменить окружающее. Таким образом, представив смерть как свободный, осознанный и активный выбор, мы придем к понятию самоубийства. И сам выбор между жизнью и смертью может находиться лишь в области возможности ограничения своей жизни. Но именно этот фундаментальный выбор, который способен совершить индивид и формирует его свободное поведение: от всеохватывающе онтологического свободного выбора к частному.

Самоубийство как «решение умереть есть самое чистое представление верховного господства понятия над природой. В природе лежит лишь побуждение сохранять себя; и решение умереть есть как раз противоположность этого побуждения. Каждое совершенное с холодной осмысленностью самоубийство… есть исполнение этого верховного господства, доказательство душевной силы» [2, с. 265]. Это «господство понятия» становится противоположностью судьбы в способности ее самостоятельного проектирования в виде максимально негативной свободы по отношению к позитивности этой судьбы [3, с. 117]. Подобное возможно только при таком уровне сознательного абстрагирования, когда сама жизнь становится частностью вместе с ее целями по отношению к самости субъекта [4, с. 71].

Само слово «самоубийство» этимологически обозначает свободу в «сам» и активность в «убийство», в то время как смерть пассивна. Свобода самоубийства подчеркивается тем, что для него нет объективно достаточного мотива. Мотив сам определяется таковым, он остается загадкой, ведь для одних он достаточен, а для других — нет, что лишает его бихевиористской обусловленности. От этого причинно-следственная связь поступков приобретает полностью другой формат, свободный. И в полном отрицании бытия через самоубийство в виде экзистенции сохраняется точечный остаток суверенного Нет. Ведь если основой самоубийства является бессубстанциальность всего (отсутствие осознания наличия субстанции, волящей быть ее частью или подчиненным), то единственной силой во вселенной остается решимость, т. е. подтверждается наличие самости, имеющей решимость и становящейся единственной автономной субстанцией в пространстве бытия [5, с. 306-312].

Но очевидно, что хоть самоубийство и избавляет от предзаданной ситуации, к которой человек биологически адаптирован, оно в своем обнаружении свободы не может ее реализовать, так как субъект свободы перестает быть [3, с. 112]. Тогда избежать внешнего принуждения смерти можно пытаться через ее присвоение, но не в виде акта,

а в виде возможности [6]. Смерть из единственно конкретной становится постоянно возможной и зависимой в своей возможности от воли человека. Не само самоубийство, но его перспектива освобождает человека, предоставляя возможность выбора бытия или небытия.

Само бытие становится свободным только при возможности своего отрицания, а до него жизнь не является свободным выбором именно потому, что воля к жизни заложена в сущности всего живого. Только при наличии свободного желания умереть и желание жить может стать свободным и осознанным, настоящим выбором. Без возможности выбора альтернативы ничто не может быть свободным, даже жизнь, бытие. Таким образом, «воля к жизни» не есть «воля» в подлинном смысле, а является лишь стремлением, в то время как настоящая воля должна иметь дуалистическую направленность: и к бытию, и к небытию.

Воплощение воли к ничто со всегда потенциально имеющейся возможностью самоубийства способно формализоваться в определенные феномены человеческой жизни для сохранения действительности свободы в бытии. Таким, например, является риск. Рискуя жизнью, субъект проявляет себя как чисто абстрактное, необусловленное самосознание через негацию своего предметного модуса, отрицание какой-либо связи с единичным наличным бытием, с жизнью. Риск как такая негация подтверждает свободу тем, что для субъекта не бытие есть сущность, «а то, что в нем не имеется ничего, что не было бы для него исчезающим моментом, — то, что оно есть только чистое для-себя-бытие» [7, с. 100]. Ведь волевая свобода риска также в том, что он биологически бесполезен, не имеет витального мотива и объективно существующей цели. Зачастую он вызван стремлениями вроде славы и чести, которые присущи только человеку [3, с. 56].

Риск подчеркивает возможность смерти тем, что он одновременно по сути стремится к ней, но как можно сильнее старается ее избежать. Риск — это добровольное свободное желание идти на смерть, но не умирать [3, с. 124]. Но поэтому в риске самоубийство все же приобретает форму случайности, где вопрос бытия становится не столько решаемым самостоятельно, сколько передается опять бытию. Риск становится присвоением свободы и ее потерей, неудачным (недосовершенным) самоубийством.

Другую форму перманентного самоубийства можно увидеть в виде отрицания воли к жизни в процессе самой жизни, что представляет собой возможность негативности самоубийства без устранения субъекта свободы [8, с. 315-328]. Аскетизм, отказ от еды, деторождения, благ являются тем же преодолением в себе животного стремления к существованию, но с гораздо меньшей степенью негативности. Именно в них свобода действительна и не прекращается, их отрицание воли к жизни является микросамоубийством. Этим и дополняется, и подтверждается связь свободы и отрицания жизни, возникшая еще с античности и проявляющаяся в различных формах отрицания благ и культурных ценностей для достижения определенного освобождения в философских практиках киников и стоиков, деформировавшегося в средневековье в аскетическое умерщвление плоти.

Как в случае с актом самоубийства и с его возможностью, в отрицании воли к жизни в виде фундаментального преодоления физической необходимости мы можем увидеть установление связи между свободой и небытием. Свободная воля к небытию есть скорее воля, данная небытием, отчего свобода человека представляется частично отрицательной в своей сути. Основываясь изначально на отрицании бытия, любой акт проявления свободы негативен в том, что имеет в себе какое-либо конкретное отрицание.

Если предположить, что чистое бытие детерминировано в своей позитивности, то чистое небытие было бы тотально свободным, так как не детерминировано ничем. И так как даже сама «свобода по смыслу своей сущности онтологически предшествует совершаемым свободно актам, ибо свобода первичнее своих проявлений. Свобода предшествует бытию. В этом смысле свобода есть не бытие, а «безосновная основа бытия». Свобода — в сущем, а не в бытии. Бытие свободно, поскольку оно «может быть иным», то есть поскольку оно не всецело «есть». Выражаясь в духе Гегеля, можно было бы сказать, что в бытии постольку есть свобода, поскольку в нем есть небытие» [9, с. 133].

Наиболее четко эту связь свободы с небытием показывает Н. А. Бердяев, для которого свобода первичнее бытия [10, с. 56]. Он утверждает, что поиск источника свободы в Боге, природе, субстанции, человеке и бытии вообще может привести только к детерминизму. Свободе не оказывается места в бытии без создания внутри нее противоречащей ей необходимости. Тогда мы вынуждены признать, что свобода происходит из ничто, которое добытийственно. Она бездонна и безосновна, связана с потенцией, которая глубже любого бытия. Это та же ничтожная и бесконечная сфера потенциальности, из которой Бог создал мир согласно одной из средневековых космогонических версий. В таком случае и духовный мир человека является небытийным (внеприродным) в том плане, что воспринимает и использует свободу из ничто.

В представлении о человеке как о синтезе бытия и ничто Н. А. Бердяев выделяет уникальную способность человека к творчеству. Творчество есть свобода, которая переходит от ничтожности потенциальностей к развитию в плоскости бытия. Всякое развитие предполагает творчество, творчество предполагает свободу, свобода — бездну потенции, а последняя — ничто. Наш конкретный мир в его творческом развитии является соединением этих вечностей потенциальности и актуальности [11]. В свободе человек разрывает природную детерминацию, воплощая в мире для создания нового ничто, которое он берет из себя. Но свобода становится творчеством только если у нее есть цель, а без цели свобода остается пустой, просто небытием [12, с. 369].

Все это подтверждает тезис, что свобода исходит из небытия. Но если у небытия нет сущности, то ему свобода не может быть присуща, они могут быть только равны. А равенство небытия и свободы ведет либо к тому, что свободы нет, либо к тому, что свобода может быть присуща чему-либо только в меру его небытия, т. е. в его негативности. И человек распознает это бытие, которого нет. В таком случае свобода проявляется как осуществление возможности в виде перехода небытия, как того чего нет, в бытие. При этом объективация одной возможности обозначает невоп-

лощение другой, т. е. любая возможность равняется и своей невозможности, а возможность бытия невозможности бытия (небытию). Так свобода необходимо воплощает возможность быть другим, возможность инобытия [9, с. 132] не только для бытия, но и для субъекта.

Без наличия субъекта и существование возможностей в бытии было бы недопустимо, потому что человек скорее создает возможности, чем видит их. Ведь в позитивности бытия нельзя выделить одну возможность вместо другой, все настолько возможно, насколько и действительно. В таком мире тождественности возможности и действительности свобода изначально опирается на осознание пустоты беспредпосылочности субъективной активности. Эта пустота и состоит из возможностей, реальность которых только подтверждает воплощение ничто посредством человека. Возможность, выполняемая человеком, обнуляет последовательность, сама становится ничем посреди ничто. Она становится действительностью через ничтожащий разрыв причин, прошлого и будущего, бытия в целом [13, с. 194]. Ничтожит возможность в своей реализации в свободном акте и другие возможности, которые стали несовместимы с уже реализованной возможностью [3, с. 118]. Тогда свобода может существовать только в условиях реализации некоторых возможностей и невозможности реализовать их все, а значит, свобода отрицательна даже к своему внешнему ничто, отрицая его для реализации лишь одного.

Объективация возможностей переводит свободу и ее негативность из абстрактного интеллигибельного состояния в действительное материальное. Так свободная воля приобретает практическое внешнее выражение [14, с. 340]. Свобода не может существовать без спецификации, т. е. свободы делать то или иное [15, с. 600]. Практическая спецификация свободы доказывает ее действительность через акт действия. Как свобода внешне проявляется в действии, так и действие выражает ее в реальном мире объектов. И исходит действие из желаемого, т. е. из объективного недостатка. Желаемое представляется целью, которая формируется в свободном и осознанном акте. Деятельность закована в мотив и намерение до себя и цель после себя, но мотив становится мотивом только при осознанности какого-либо элемента бытия как мотива, а цель образуется в акте свободного проектирования будущего и себя в нем. Без осознания цели действие является просто физическим актом. И так как цели нет объективно, и она онтологически отрицательна, то в замысле действия сознание исходит из небытия настолько же, насколько исходит и из бытия. Таким образом, действие — это проекция для-себя к тому, чего нет. Чистая позитивность в своем бытии не смогла бы быть определена небытием, но человек в своей негативности может. Негативность свободы, направленная на себя, ведет к отрицанию человеком своей сущности и стремлению к становлению другим путем ничтожения себя. Негативность приобретает форму свободы в возможности выбора того, чем ему становиться. Ведь осознание мотивов и самостоятельное творение ценностей и целей делает путь ничтожения индивидуальным, опосредованным свободой, а не общим. Под свободной волей тогда понимается акт воплощенного ничтожения по отношению к миру; она является воплощением цели [16, с. 445-454].

По-настоящему деятельность становится свободной, когда становится осознанной как таковая. Достижением человека становится то, что «животное не отделяет себя от своей деятельности, оно и есть своя деятельность, в то время как человек свою деятельность осознает (в том числе и как отличную от себя) и подчиняет воле» [17, с. 93].

Посредством этого свободное действие перестает быть автоматическим повторением действительности, но необходимо противопоставляется, что возможно только в отрицании уже данной действительности. Но для осуществления ее необходимо сначала отрицать самого себя, так как без отрицания своей изначальной животной природы и желания невозможно придти к труду с его отчужденным продуктом и вытесненным в будущее удовлетворением желания. Нахождение в мире готовых вещей подчиняет субъекта этому миру, а создание мира вещей освобождает субъекта, но изначальным мотивом к созданию мира вещей служит страх смерти. Он возникает вследствие природных условий и усиливается в ходе социального расслоения с угрозой смерти в случае неподчинения и невыполнения трудовой функции, а в современном мире приобретает форму добавочной репрессивности. Страх связывает человека с небытием и заставляет творчески менять бытие, вынося в него это небытие. Небытие в человеческом поведении приобретает форму отрицания, но отрицается преимущественно природа как нечто изначально данное. При этом она не может полностью исчезнуть и просто меняет свои формы, что делает ее отрицание позитивным, а труд делает творчеством.

Отрицание есть и в сфере мышления и желания, но, раскрываясь в деятельности, человек продуцирует свою свободу в объективный мир в виде действия, т. е. для мира свобода, действие и отрицание равны. Действие реализует и обнаруживает негативность через порождаемую ей способность к отличию от природы. В действии свобода находится не в выборе между двумя данностями, а в нега-ции действительности, как в его самости, так и в его ином. Негативность деятельности обусловлена и негацией самости, в которой изменение себя изменяет мир, так как системность бытия должна будет адаптироваться под новый элемент [3, с. 46-118].

Но негативная свобода не является чистым произволом и бесконечным отрицанием. Так как свобода есть синтез бытия и небытия как данной позитивности и возможности негативности в ней, то отрицание мира для действительности свободы возможно только при наличии той позитивности, которая отрицается. Тогда любой свободный акт все равно определяется средой, так как предмет отрицания определяет свободу. Но отрицание меняет отрицаемый предмет и создается новая позитивная сфера возможности свободы. Отрицание также зависит от позитивности, как бытие от свободы.

1. Фейербах Л. О спиритуализме и материализме, в особенности в их отношении к свободе воли // Фейербах Л. Сочинения: в 2 т. М.: Наука, 1995. Т. 1. С. 323-426.

2. Фихте И. Г. Система учения о нравах согласно принципам наукоучения // Фихте И. Г. Система учения о нравах согласно принципам наукоучения; Наукоучение 1805 г.; Нау-коучение 1813 г.; Наукоучение 1814 г. СПб.: Изд-во С.-Пе-терб. ун-та, 2006. 619 с.

3. Кожев А. Диалектика реального и феноменологический метод у Гегеля // Кожев А. Идея смерти в философии Гегеля. М.: Логос, 1998. С. 7-130.

4. Гегель Г. В. Ф. Философия права. М.: Мысль, 1990. 524 с.

5. Ясперс К. Философия. Кн. 2: Просветление экзистенции. М.: Канон+, 2012. 448 с.

6. Аванесов С. С. Философская суицидология: курс лекций. URL: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/ Avan/ (Дата обращения: 08.02.16)

7. Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа. М.: Наука, 2000. 495 с.

8. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление // Шопенгауэр А. Собрание сочинений: в 6 т. М.: ТЕРРА, Республика, 1999. Т. 1. 496 с.

9. Левицкий С. А. Трагедия свободы. М.: Канон, 1995. 512 с.

10. Бердяев Н. А. Самопознание. М.: Книга, 1991. 446 с.

11. Бердяев Н. А. Метафизическая проблема свободы // Путь № 9. Париж: Путь, 1928. С. 46-49.

12. Бердяев Н. А. Смысл творчества // Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. М.: Правда, 1989. С. 251-580.

13. Гаспарян Д. Э. Практика онтологизации негативного в современной философии // Онтология негативности: сб. науч. тр. / отв. ред. Е. Г. Драгалина-Черная. М.: Канон+, 2015. 376 с.

14. Сартр Ж.-П. Экзистенциализм — это гуманизм // Сумерки богов / под. ред. Яковлева А. А. М.: Ид-во полит. лит., 1990. С. 319-344.

15. Гоббс Т. О свободе и необходиомости // Гоббс Т. Сочинения: в 2 т. М.: Мысль, 1989. Т. 1. С. 574-611.

16. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. М.: Республика, 2000. 639 с.

17. Маркс К., Энгельс Ф. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М.: Политиздат, 1976. Т. 42. 569 с.

© Ковалевский А. А., 2016

Свобода в природе — NASA/ADS

• Гайичек П.

Аннотация

Статья начинается с предположения, что причиной кажущейся неразрешимости проблемы свободы воли являются несколько популярных, но сильно метафизических понятий и гипотез. Для сведения к метафизике некоторые идеи заимствованы из физики. Обсуждается понятие причинности событий. Подчеркивается важность юмовского принципа причинности, а его принцип причинности ослабляется. Ключевое понятие статьи, так называемая относительная свобода, также предложено физикой. Это своего рода свобода, которую можно наблюдать повсюду в природе. Обращаясь к биологии, неполное знание определено для всех организмов. Они справляются с проблемой методом проб и ошибок Поппера. Одним из источников их успеха является относительная свобода выбора из основных диапазонов вариантов: мутаций, движений и нейронных связей. Наконец, принимается гипотеза о том, что коммуникабельность может использоваться как критерий сознания, а свобода воли определяется как сознательный вариант относительной свободы. Полученное в результате понятие логически непротиворечиво и описывает наблюдаемое явление, которое согласуется с нашим опытом.

Публикация:

Общая теория относительности и гравитация

Дата публикации:

сентябрь 2009 г.

DOI:

10.1007/s10714-009-0839-1

архив:

архив: 0803.1367

Биб-код:

2009GReGr..41.2073H

Ключевые слова:

• Физика;
• Причинность;
• Свобода воли;
• Память;
• Сознание;
• Неполные знания;
• Метод проб и ошибок;
• Физика — История и философия физики;
• Физика — Общая физика

Электронная печать:

Изменения: Улучшена формулировка, добавлены три ссылки.

Свобода от природы: окончательное порабощение

Мы вступили в период истории, когда наша растущая способность преобразовывать природу начала ограничивать нашу свободу, а не расширять ее. Глобальное потепление — это на всякий случай. Но еще более опасными для нашей свободы являются разработки в области биогенетики и заря постчеловеческой эры. Обещание этих достижений — свобода от нашей природы: ограниченный интеллект, уязвимость к болезням и смерти. Но чем больше мы учимся изменять нашу собственную природу, тем менее свободными мы становимся. Мы превратимся в еще один объект, которым можно манипулировать и реконструировать, утверждает 9.0070 Slavoj Žižek , продолжение его дебатов с Ювалем Ноем Харарри на HowTheLightGetsIn. Смотрите оригинальные дебаты здесь.

Современная экология склонна воспринимать природу как предел нашего расширения и учит нас, людей, отказываться от нашей гордыни, нашей безжалостной эксплуатации природы. Теперь, когда Бог или Традиция больше не могут играть роль высшего Предела, эту роль берет на себя Природа. Но что это будет за природа? Даже когда мы представляем себе глобальное потепление, мы по-прежнему представляем его как новую стабильность с «регулярными и повторяемыми погодными условиями»: «как только человечество достигает предела производства углерода, климат Земли стабилизируется при новой, более высокой средней температуре. Эта более высокая температура в целом вредна для людей, потому что она по-прежнему приводит к повышению уровня моря и более экстремальным погодным явлениям. Но, по крайней мере, он стабилен: антропоцен похож на предыдущие климатические эпохи, только теплее». [1]

Однако недавние исследования находят более вероятным, что «Климат Земли ведет к хаосу. Правда, математический хаос. В хаотической системе нет равновесия и повторяющихся закономерностей. Хаотичный климат будет иметь времена года, которые резко меняются от десятилетия к десятилетию (или даже из года в год). В некоторые годы будут внезапные вспышки экстремальной погоды, в то время как в другие годы будет совершенно тихо. Даже средняя температура Земли может сильно колебаться, переходя от более прохладных периодов к более жарким за относительно короткие промежутки времени. Было бы совершенно невозможно определить, в каком направлении движется климат Земли.

___

Здесь следует сопротивляться искушению продолжать полагаться на наше основное представление о природе и, следовательно, провозглашать хаос чем-то «неестественным».

___

Такой результат не только катастрофичен для нашего выживания, он также противоречит нашему (человеческому) самому основному представлению о природе, то есть о повторяемости смены времен года. Таким образом, это напоминает нам о том, на что указывал Георг Лукач в своей книге «История и классовое сознание» : «природа» — это социальная категория, т. е. то, что мы воспринимаем как «природу», всегда сверхдетерминировано социальным контекстом. Итак, хотя все, что есть, есть природа (мы — часть природы), на уровне нашего понимания имеет место и обратная сторона: природа — это культурная категория, то, что кажется нам «неестественным», всегда социально детерминировано.

Здесь следует сопротивляться искушению продолжать полагаться на наше основное представление о природе и, следовательно, провозглашать хаос чем-то «неестественным». Как будто наша Земля постепенно превращается в Трисолярис, странную планету из Проблема трех тел , научно-фантастического шедевра Лю Цысиня. У Трисолярис есть три солнца, которые восходят и заходят через странные и непредсказуемые промежутки времени: иногда слишком далеко и ужасно холодно, иногда слишком близко и разрушительно жарко, а иногда их не видно долгое время. Опустошительные ураганы, засухи и наводнения, не говоря уже о глобальном потеплении — разве все это не свидетельствует о том, что мы являемся свидетелями чего-то, для чего единственно подходящим термином является «конец природы»? Это заявление имеет смысл только в том случае, если «Природа» понимается здесь в традиционном смысле регулярного ритма времен года, надежной основы человеческой истории, чего-то, на что мы всегда можем рассчитывать.

___

Ограничение нашей свободы, которое становится ощутимым с глобальным потеплением, является парадоксальным результатом очень экспоненциального роста нашей свободы и силы.

___

Наше выживание зависит от определенных природных параметров, которые мы автоматически принимаем как должное. Урок глобального потепления состоит в том, что свобода человечества была возможна только при стабильных природных параметрах жизни на Земле (температура, состав воздуха, достаточное водо- и энергообеспечение и т. д.): человек может «делают то, что хотят» только в той мере, в какой они остаются достаточно маргинальными, чтобы серьезно не нарушать параметры жизни на Земле. Ограничение нашей свободы, которое становится ощутимым с глобальным потеплением, есть парадоксальный результат весьма экспоненциального роста нашей свободы и силы, т. е. нашей растущей способности преобразовывать окружающую нас природу вплоть до дестабилизации самых основных геологических параметров жизни на Земле. . Таким образом, мы вступаем в новую фазу, в которой сама природа растворяется в воздухе: главным следствием научных прорывов в биогенетике является конец природы. Как только мы узнаем правила его построения, природные организмы превращаются в объекты, поддающиеся манипулированию. Природа, человеческая и нечеловеческая, «десубстанциализируется», лишается своей непроницаемой плотности, того, что Хайдеггер называл «землей».

___

Крайне важно помнить, что подъем постчеловеческой эры и конец природы — это две стороны одного и того же процесса.

___

Позвольте мне признаться в одном из моих греховных удовольствий, за которое меня постигло презрение почти всех моих друзей: мне очень нравится Moonfall Роланда Эммериха, предпосылка которого состоит в том, что наша Луна является искусственной мегаструктурой, построенной предками человечества ( которые были более технологически развиты, чем их нынешние потомки) как ковчег для заселения человечества; за этими предками охотился мошеннический искусственный интеллект, который стал слишком сильным… Две особенности, которые я нахожу интересными в фильме: (1) конфликт, который структурирует всю человеческую историю, — это конфликт между двумя ветвями искусственного интеллекта, а не между человечеством и ИИ. ; (2) денатурализация того, что мы спонтанно воспринимаем как гигантский природный объект — рваная поверхность Луны — это всего лишь маска, направленная на то, чтобы обмануть человека и скрыть внутри сложную машину. А что, если мы универсализируем эту посылку и представим себе саму природу, то, что мы воспринимаем как наиболее «естественные» ее черты (стихийность, хаос…), как обманчивую видимость, скрывающую внутри себя машину? Крайне важно помнить, что подъем постчеловеческой эры и конец природы — это две стороны одного и того же процесса. Итак, если разработка будет рендерить homo sapiens устарел, что последует за ним? Постчеловек homo deus (со способностями, традиционно считающимися божественными) или квази-всемогущая цифровая машина?

___

Эта предельная свобода генетической самореконструкции совпадает с предельной несвободой: я сам сведен к объекту, который можно бесконечно переделывать.

___

Что касается возможности появления новых форм сознания, следует помнить о предупреждении Метцингера. Считая искусственную субъективность возможной, особенно в направлении гибридной биоробототехники, и, следовательно, вопросом «эмпирическим, а не философским», он подчеркивает ее этически проблематичный характер: «вообще не ясно, является ли биологическая форма сознания , как до сих пор вызвано эволюцией на нашей планете, является желаемая форма опыта, актуальная благо сама по себе » [2]. Эта проблематичная особенность касается сознательной боли и страдания: эволюция «создала расширяющийся океан страдания и беспорядка там, где раньше их не было. Поскольку не только простое количество индивидуальных сознательных субъектов, но и размерность пространств их феноменальных состояний постоянно увеличивается, этот океан также углубляется». И разумно ожидать, что новые искусственно созданные формы осознания создадут новые «более глубокие» формы страдания.

РЕКОМЕНДУЕМОЕ ЧТЕНИЕ
Харари и Жижек предупреждают о постприродном мире
Алексис Папазоглу

Как указывает Харари, наиболее реалистичным вариантом объединения биотехнологии и компьютерных алгоритмов для создания «тел, мозгов и разума» будет радикальное разделение, гораздо более сильное, чем классовое, внутри самого человеческого общества. С разрывом разрыва «между теми, кто знает, как создавать тела и мозги, и теми, кто этого не делает: те, кто едет в поезде прогресса, приобретут божественные способности созидания и разрушения, а те, кто остался позади, столкнутся с вымиранием». Таким образом, основная угроза заключается в росте

«маленькая и привилегированная элита улучшенных людей. Эти сверхлюди будут обладать неслыханными способностями и беспрецедентным творческим потенциалом, что позволит им продолжать принимать многие из самых важных решений в мире… Однако большинство людей не будут улучшены, и, следовательно, они станут низшей кастой. , в котором доминируют как компьютерные алгоритмы, так и новые сверхлюди… Разделение человечества на биологические касты разрушит основы либеральной идеологии». [3]

Решающее значение здесь имеет взаимозависимость человека и природы: сводя человека к просто еще одному объекту, свойствами которого можно манипулировать, мы теряем не (только) человечество, но сама природа . В этом смысле Фрэнсис Фукуяма прав: само человечество опирается на некое представление о «человеческой природе» как о том, что мы унаследовали как просто данное нам, непроницаемое измерение в нас самих, в которое мы рождаемся/вбрасываемся. Таким образом, парадокс состоит в том, что человек существует только постольку, поскольку существует непроницаемая нечеловеческая природа («земля» Хайдеггера): с перспективой биогенетических вмешательств, открываемой доступом к геному, вид свободно изменяет/переопределяет себя , свою собственные координаты; эта перспектива эффективно освобождает человечество от ограничений конечного вида, от его порабощения «эгоистичными генами». Однако эта предельная свобода генетической самореконструкции совпадает с предельной несвободой: я сам сведен к объекту, который можно бесконечно переделывать.

Главный урок состоит в том, что мы должны принять бессмысленную глупость природы. Человечество обязано своим существованием огромным разрушениям и страданиям, выпавшим на долю жизни на Земле.